Женский взгляд на мужской характер - Зоя Выхристюк

Приглашением меня на приемы Владыка выставил публично мой региональный статус. Я, конечно, наивная, надеялась, что это приблизит меня к решению проблемы финансирования издания. Не случилось! Но Владыка ни при чем! Сказалась, видно, моя неспособность реализовывать возможности. Зато я получала массу удовольствия, общаясь со статусными умными мужчинами в атмосфере такой тусовки. И не только – определенные защитные функции тоже. Я это поняла совсем недавно, когда пришлось влезать в правозащитные поля в связи с делом Мерехи. Но об этом – позже.

Конечно, он бывал крут в своих поступках и решениях. Мне было искренне жаль, когда, придя в епархию, он освободил от благочиния в Буденновском районе обожаемого мной отца Георгия (Бакирходжаева). С точки зрения административной логики (семья отца Георгия продолжала жить в Пятигорске), в этом, возможно, и было рациональное зерно. Но по реакции отправленного в отставку, с которым я знакома со студенческих лет, промелькнувшей в незаметных деталях, читаемых только потому, что знаем мы друг друга достаточно давно, я поняла, что это было сделано неоправданно жестко, – вероятно, в стиле «белобрысой». Мне это тем более досадно, что я видела других благочинных со следами людских страстей на лице, с готовностью велеречиво молвить в адрес Владыки, что, надо отдать должное, по крайней мере, в моем присутствии, он пресекал. А в отце Георгии я всегда видела достоинство и чистоту. Он относится к категории священнослужителей, которые живут по правилу: «Исповедую то, что проповедую». Да, и он отслужил молебен по случаю начала нового дела, когда журнал только начинался!

Я видела, как реагировал на «крутизну» Владыки и отец Силуан. Его приезд в монастырь был всегда проверкой. Это вызывало волнение, суету. А может, так и должно быть? Не мне судить.

Но и в то же время, когда с Силуаном случился инсульт и он оказался в больнице, Владыка нашел возможность неоднократно его навещать и тем самым как уважаемое лицо в регионе обеспечил максимальное внимание к больному.

Знаток Моцарта и поэзии серебряного века, мне кажется, Владыка – большой любитель прекрасного в искусстве, жизни, людях, вероятно, и в бытовых вещах. Но, кроме того, что он – монах, священнослужитель, он – человек, во всей сложности проявлений человеческой природы, со следами печати нашего сложного, неоднозначного времени. Бесспорно главное – он очень ответственно выполнял свою миссию представлять и проводить на Кавказе интересы Русской православной церкви, видя в ней в том числе и один из важнейших институтов сохранения государственности. Он помог мне в критической ситуации с моим школьным другом, когда «наезд» человека системы готов был перечеркнуть трудовую биографию талантливого администратора, директора школы. У Владыки – генеральская выправка, на приеме военные чины вытягивались перед ним во фрунт. Не знаю, но он священнослужитель-государственник. Почему бы ему не быть генералом? Когда я была в поездке в США, все женщины-общественницы, которые работали с нами, имели стаж работы в Госдепартаменте в разные периоды своей жизни. А бывших госдеповцев, как известно, не бывает. Владыка ведь по своему масштабу значительно больше своих официальных функций: он – государственник. Хуже, когда чиновники разного ранга, находящиеся на службе у государства, государственниками, по сути, не являются. Да, может быть, он не был тем пастырем, который готов выслушивать исповедание грехов простых смертных, да и благословлять до бесконечности толпы прихожан он не сильно любил. Но он служил с полной отдачей сил в меру своего понимания характера своего служения на Кавказе.

Мое периодически критичное отношение к каким-то его проявлениям он считывал моментально, позитива ответного это у него не вызывало. А у кого вызвало бы? Я видела его воодушевленным, видела гневным, видела вздорным (как с «белобрысой»). Видела суетным, когда во время приема нужно выстроить политес и никого не забыть. Но я видела его и искренне молящимся! Как хорошо, что я не поленилась поехать и попрощаться с ним перед его отъездом на Урал, к новому месту службы! Я увидела монаха, смиренно принявшего волю Всевышнего. И он был прекрасен!

В его духе не было лукавства

Еще один человек в монашеской рясе был чрезвычайно важен и значим для меня. Когда он ушел из жизни, стало понятно, что он был, вероятно, больше чем просто человек. Это стало очевидно после того, как его земные дни завершились. Наместник Свято-Успенского Второ-Афонского мужского монастыря архимандрит Силуан для меня, как и для многих людей, оказался именно таким – мы осиротели, не являясь генетически его детьми, да и не будучи таковыми по возрасту.

Мы познакомились с ним семь лет назад, он дал интервью журналу и как-то незаметно приручил, сделав монастырь очень важной составляющей жизни моей семьи. Красивый и внешне и духовно, отец Силуан поражал своим современным взглядом на мир, способностью увидеть главное в человеке, понять его душевные метания и найти слова ободрения и утешения. При моей комсомольской организационной хватке меня поражало, как при кажущейся непрактичности ему так много удалось сделать в монастыре. Достроили и оснастили келейный корпус, возвели архиерейские покои, лавку, где сегодня продаются свечи и заказываются службы, обустроили открытую площадку, которая превращается в храм под открытым небом, организовывали торжественные приемы для высоких гостей в дни особых праздников… Причем все это как вторичное, сопутствующее главному – постоянному несению службы и работе с жителями городов Кавказских Минеральных Вод – в библиотеках, школах, студенческих аудиториях.

У него была удивительная способность общаться с людьми. Каждый считает, что уж к нему-то отец Силуан относился совершенно по-особому и именно с ним у него были наиболее близкие, доверительные отношения.

Среди людей после сорока немало тех, кто рос и воспитывался в семьях невоцерковленных и даже просто неверующих. Мы с мужем вообще обряд крещения принимали вместе с нашим полугодовалым сыном. Правда, и в школьные и в студенческие годы я иногда ходила в храм, свечи ставила и всегда знала – Господь есть. Мне это еще бабушка Фекла в детстве рассказала. Но исповедаться, причаститься, отстоять службу… Как же это нелегко, если это не стало нормой с детства! Я задавала отцу Силуану самые «еретичные» и критичные вопросы: о несовершенстве священничества, о целесообразности некоторых церковных и околоцерковных особенностей, о современном мире и характере времени… Он не торопил меня с исповедью, но говорил неназойливо, что надо исповедоваться и причащаться, не страдать манией величия, думая об уникальности своих грехов и прегрешений. И как же было тяжело сделать это в первый раз! Когда тебе уже немало лет, и ты и сам со всей беспощадностью оцениваешь каждый свой поступок, мысли, чувства и их оттенки… Он провел меня через это «самобичевание». Мы даже договорились, что только ему я буду исповедоваться впредь, потому что не могу приезжать в монастырь и ходить, как голая. Он только улыбнулся. С чувством юмора у него все было хорошо. Владыка Феофан очень одобрил мой выбор исповедника. Как мне кажется, он очень уважительно относился к отцу Силуану и как к наместнику монастыря и как к священнослужителю. Каково же было мое негодование, когда два года назад случилось так, что отец Силуан отправил меня исповедоваться отцу Михаилу! Я взбунтовалась, было отказалась, мне велели, да и чин службы по времени не позволял поступить иначе. И только сейчас, после его ухода из жизни, я понимаю, что это он сделал для меня – хотел, чтобы моя связь с монастырем, моя возможность исповедоваться не прервалась по субъективным причинам. И вообще, отмотав пленку событий назад, я понимаю, что очень многие вещи он знал или чувствовал наперед.

Мне кажется, что он предчувствовал время своего ухода, когда, казалось бы, ничто этого не предвещало. Меньше чем за год до своего ухода он сказал как-то: «Да разве такая плохая участь умереть?» Я возмутилась: такой молодой, главное, нужен здесь! «Да мне уже 66», – последовал удививший меня ответ. – «И что это за возраст для мужчины?» – «На все воля Божья!» И знал, где будет его могила, – за алтарной стеной храма. Сказал, что там будет еще два захоронения, и назвал имя человека, которого похоронят рядом. Для чего я это пишу? Мне почему-то хочется, чтобы тот, в ком мало веры, получил какой-то дополнительный аргумент в ее пользу.

Из-за командировки, от которой нельзя было отказаться в силу принятых ранее обязательств, я не смогла быть на похоронах. И все время, пока находилась в поездке, напротив балкона гостиничного номера на дереве сидел ворон, посланник вечности, которого не замечал все эти дни никто, кроме меня. Это выяснилось, когда в последний день, рассказывая об отце Силуане, я обратила внимание на ворона, кстати, убедившись в очередной раз, что в одной и той же материальной реальности каждый видит то, что видит.